Солнце брызнуло, лизнуло меня в лицо – как будто тысяча раскаленных добела летних полдней мелькнули перед глазами. Соединившись в одно белоснежное, как облака с острыми сахарными краями, мгновение – своей сильной рукой провели они по моим волосам. И я летел – как летают сухие листья над дорогой, подгоняемые лишь холодным дыханием надвигающейся осени.

Я лежу на бетонной крыше, а вокруг – тишина, мелкие камешки и белые добродушные голуби с узкими шейками. Рядом раскачиваются качели: так, словно из них кто-то только что выпрыгнул. В песочнице – темная вода с кувшинками. На карусели рассажены игрушки: обезьяна, слон, лошадь.

На другом конце детской площадки, спиной ко мне, стоит девочка. Длинные светлые волосы, выгоревшие, почти белые. Запускает воздушного змея.

Солнце смотрит на меня, не отводя глаз, и его свет проникает прямо в грудь, словно музыка. Я чувствую: это один тех дней. Последних дней уже ушедшего лета, ставших черно-белыми от слепящего сверкания моря, выгоревших, как волосы, от яркого чувства чуда. Сердце полно ночным дождем, вместе с яблоками падающим в высокую траву. От радостной беспричинной грусти что-то внутри рвется в небо, словно воздушный змей. Рвется из тела прочь белоснежное с острыми гранями чувство. Ностальгия по будущему, которое может быть, никогда не настанет.

Я поднимаюсь. По углам квадратной крыши стоят стройные мраморные девы в белых одеждах со складками. Глазницы пусты, а напряженные усилием руки поддерживают лишь само небо. Большое белое облако проплывает вровень с крышей, оставляя на бетоне влажный след – словно небесная улитка. Неужели мы так высоко? Девочка со змеем. В ней все дело.

Почему-то мне кажется, что я хорошо ее знаю. Вот только откуда?

– Я тебя знаю, – шепчу я. Во мне словно открылся глаз бога: ни реснички темноты. Очень радостно, холодно, ясно.

– Я тебя знаю! – кричу я изо всех сил, и эхо расходится по небу волнами, словно камень упал на зеркальную гладь пруда.

Девочка подбегает к самом краю – вместо перил полустертая красная линия, даже не предупреждение, а просто гранатовая грань, словно разметка на беговой дорожке – и выпускает дрожащую от напряжения бечеву. Змей, извиваясь в своей первобытной радости, улетает в небо.

Везде вокруг я чувствую движение, движение чего-то неизмеримо большого. Стало очень тихо. В полной тишине я вытираю пот со лба – капля падает на камень и со звоном разлетается. Холодно, пар идет изо рта. Время ускорилось. Закатное небо, эта гигантская перламутровая раковина, зевает нежно-розовым брюшком. А вот и ранние звезды! У меня появилась вторая тень – от яркой луны.

Девочка подошла – быстро-быстро ее высокие кожаные ботинки простучали по крыше – и притягивает мое лицо к своему. Сначала я не могу разглядеть ее лица – вместо него только темный вихрь, но глаза! Ее глаза – два сверкающих обоюдоострых зеркала – режут мир на цвета, на мгновения, на мелкие осколки, такие острые, что могут прожечь память до самых потаенных глубин.

«Смотри, смотри в эту глубину» – словно шепчут они, и ресницы раскрываются, как плотоядный цветок, и я зачарованно смотрю все глубже, теряя чувство тела, чувствуя внетелесную жажду и отрешенную дикость. Как у беззащитных зверей, которые пришли напиться к ручью, несмотря на опасность. Жажда и нетерпение самой жизни, со смехом отдающей хищникам кипящую кислородом кровь. Кессонная болезнь тишины. Множество «Я» – восьмерок бесконечности с разорванным нижним пузырем – крутясь и царапая изнутри, поднимаются по моему позвоночнику. Я – Кай, состоящий целиком изо льда. Я – Каин безродный. Я – Принц нищих. Я – сама глубина, я – дверь. Я ничто.

Она еще посмотрела немного в меня, и сказала, словно продолжая разговор, прерванный на полуслове:

– Но ты знаешь, время уже начало таять. Быстро, как тайна на языке.

Прищурившись, я взглянул на солнце. Гигантским малиново-красным шаром в обрамлении языков пламени, оно висело на дальнем конце горизонта – там, где море водопадом обрывалось в пустоту.

«Я – лед в море тишины», – почему-то подумалось мне. Время хрустит, словно грызешь лед, а звезды загораются все ярче, становясь сверхновыми – и вот уже мы отбрасываем звездные тени. Наши тени – словно стрелки часов на циферблате обезумевшего времени.

– Какой странный сон, – говорю я девочке. – Откуда я тебя знаю?

Она улыбается. Теперь я могу разглядеть ее лицо.

– Меня зовут О, – говорит она, и берет меня за руку. – Я заберу тебя в свой сон. Глубокий и ясный, как небо над пеленой туч.

– Кто ты на самом деле? – спросил я, глядя ей в глаза, и тут же отвел взгляд. В тишине, прижавшей нас друг к другу, взгляд О прозвучал как крик.

Увидев мое замешательство, она рассмеялась.

– Вот, держи! – она протянула мне сухой листик, свернутый в трубочку.

Я развернул его.

– Ух ты! – не могу удержаться от смеха. – Первый раз вижу такую толстую черную гусеницу!

– Это Грустеница. Положи себе на сердце. Она будет грызть твою грусть.

Я пустил Грустеницу за ворот, и она исчезла в ямке между ключиц.

– Прыгай! – О сделала шаг к потертой красной черте на краю крыши. В тот же миг небо грозно потемнело. На мраморный пол упали первые черные птицы, и тут же ушли в камень, словно впитались. Вода в песочнице забурлила.

— Подожди! – я со страхом оглянулся вокруг.

– Нам нужно лететь, – раздельно произнесла О. – На этой крыше я запускаю змеев. Змеи – это драконы, которые забыли, как дышать огнем. Ветер – это огонь, забывший, как жечь все на пути дракона. Я возвращаю им жизнь: их внутренний огненный ветер. И всякий раз приходится заново жечь это глупое слово — «подожди».

– Я тоже буду драконом, – улыбнулся я О.

– Когда немного подрастешь, – ответила она.

Холодный порыв ветра пролетел мимо, остановился, вернулся, подошел, положил прозрачную руку мне на грудь – словно что-то сказал на прозрачном языке.

Мне показалось, что я сейчас очень силен, и то, что обступает нас пепельной тьмой, не такое уж страшное. Рубашка на мне затрепетала, все тело покрылось гусиной кожей в предвкушении полета. Я был готов к тому, что башня, на который мы стояли, сейчас разрушится. Я ощутил себя частью этого рушащегося здания – башни от земли до неба. Я не знал, что она была достроена. Все небо осталось внизу, над нами лишь бестелесная чернота.

Я посмотрел в глаза О.

– Не трать времени на предложение из трех слов – проговорила она, – даже если это предложение всего, что у тебя есть. Мне показалось, что она повзрослела. — Прыгай сам, не дожидаясь. Потом найдешь.

– Найду что?!

Глубокая трещина змеящейся молнией взорвалась у нас под ногами – крыша лопнула с треском, как спелый арбуз.

Олакрез прошептала одними глазами:

– Меня.

Мы разбежались и прыгнули. Хлопок – солнце и звезды в небе перегорели. В тот же миг на нас обрушилось небо, черное и очень, очень тяжелое – целое море ледяной тьмы.

Trackback URI | Comments RSS